Шкловский и Шварц об Аверченко

[seminarist]

Виктор Шкловский, "Эйзенштейн":

Один из журналов создал памятник Аркадию Аверченко. Назывался тот полутолстый журнал «Аргус». Редактором его был Василий Регинин.
Однажды журнал вышел с красочным, как теперь говорят, портретом Аверченко на обложке.
Аверченко на портрете был одет в соломенную шляпу. Внутри каждого номера закладка – картонка желтого цвета с прорезанным отверстием, это было похоже на поля канотье. Журнал нужно было свернуть, продеть сквозь картонку, и получалась цилиндрическая скульптура в шляпе.
Это был условный недолгий памятник.
Несколько недель стоял он на всех углах и перекрестках у газетчиков.
Аркадий Аверченко был толст, спокоен, остроумен.
Медленно вырастал, превращался не то в Лейкина, не то в Потапенко.
После Октября он эмигрировал.
Карикатура, принесенная Эйзенштейном в журнал для Аверченко, судя по тому, что мы сейчас имеем в архивах, интересна. Но Сергей Михайлович и в средней школе и в институте по рисованию получал четверки.
Аверченко, посмотрев рисунок, величественно вернул его со словами: «Так может нарисовать всякий».

Виктор Шкловский, "О Маяковском":

«Сатирикон» был странное место. Богом там был одноглазый, умеющий смешить Аверченко, человек без совести, рано научившийся хорошо жить, толстый, любящий индейку с каштанами и умеющий работать. Он уже был предприниматель.
Полный уверенности, мучил он всенародно в «Почтовом ящике» бедного телеграфиста Надькина, который присылал ему стихи все лучше и лучше.
Телеграфист – загнанный, маленький человек – был аттракционом в «Сатириконе».
Бледнолицый, одноглазый, любящий индейку с каштанами Аверченко притворялся, что ему мешает полиция. Он изображал даже, как сам «Сатирикон», нечто вроде отъевшегося на сдобных булках сатира или фавна, грызет красные карандаши цензуры и не может прорваться,
Фавн, объевшийся булками, если бы он сломал карандаши, побежал бы очень недалеко. (...)
Одноглазый Аверченко Маяковского ненавидел. Аверченко уже был сам владельцем журнала «Новый сатирикон».
У него уже были памятники – маленькие, переносные. Для памятника использовался журнал «Аргус». На обложке было напечатано широкое лицо Аверченко и тулья соломенной шляпы. В номер вкладывался кусочек картона в форме полей канотье. Номер сгибался, поля надевались сверху, и цилиндрический памятник, бумажный памятник Аверченко, стоял на каждом углу, у каждого газетчика.
Саша Черный уехал за границу.
В «Сатириконе» были Радаков, Потемкин, и вообще «Сатирикон» – это не только Аверченко. И в то же время у лучших сатириконцев была своя логика – надо сделать из этого талантливого человека Маяковского дело, над его стихами смеются, следовательно, можно делать юмористические стихи.

Евгений Шварц, "Превратности судьбы" (из дневников):

Пришел свежий номер «Сатирикона».

14 декабря
Сначала я рассматривал только рисунки — Реми, Радакова, стилизованных маркиз и маркизов под стилизованными подстриженными деревьями у беседок и павильонов, подписанные Мисс. А затем принимался за чтение. Рассказы Аверченко, Ландау, позже — Аркадия Бухова. Отдел вырезок под названием, помнится, «Перья из хвоста». Рассказы, подписанные: «Фома Опискин», «Оль Д’ор». И так далее, вплоть до почтового ящика. Забыл еще Тэффи, которая печаталась еще и в «Русском слове». Она и Аверченко нравились мне необыкновенно. И не мне одному. В особенности — Аверченко. Он в календаре «Товарищ»[113] числился у многих в любимых писателях. Его скептический, в меру цинический, в меру сентиментальный, в меру грамотный дух легко заражал и увлекал гораздо больший слой читателей, чем это можно было предположить. Саша Черный первые и лучшие свои стихи печатал в «Сатириконе», чем тоже усиливал влияние журнала. «В меру грамотный»… «дух» — нельзя сказать. Я хотел сказать, что он, Аверченко, как редактор схватил внешнее в современном искусстве.

15 декабря
Это был дендизм, уверенность неведомо в чем, вера в то, что никто ни во что не верит.

Странно это. Шварц писал в сороковые годы, в войну, Шкловский - в семидесятые. Такое ощущение, что у обоих к Аверченко какое-то разочарование, будто они ждали от него чего-то, чего он им не дал. Вот Шкловский азартно рисует Аверченко ничтожеством - какой в этом смысл через полвека после смерти? Ведь не было (в то время) и разговора о том, что Аверченко, мол, великий писатель. С кем или с чем он воюет?

Comments

[balalajkin.livejournal.com]

Антисоветчины от него ждали, безусловно. После "ста ножей" он не сумел развить тему, ему это было очевидно просто неинтересно.

[seminarist.livejournal.com]

Однако, он и после "Дюжины ножей" напечатал много антисоветского.

[balalajkin.livejournal.com]

Насколько я помню, все это вещи неглубокие, и поэтому необидные. Советским писателям хотелось, чтобы их задели по-настоящему, больно.

[seminarist.livejournal.com]

Что за мазохизм.

[balalajkin.livejournal.com]

По-моему, ни один думающий человек не мог любить СССР, а кушать однако можно было только через Союз Писателей. Поэтому хотелось почитать что-то талантливое, от бывшего собрата по цеху. Обидно было как раз то, что бывший собрат увлёкся чем-то помимо советской темы.

[stierliz.livejournal.com]

думающий человек вообще не может любить государства и государственные устройства.

[marss2.livejournal.com]

подозреваю личная обида

читал что у Аверченко в тот период началось вроде мании собственного величия

довольно обычная вещь у внезапно разбогатевших людей из социальных низов

его повесть того периода "Шутка мецената" примерно показывает градус высокомерия

вероятно были высокомерие, наглость, хамство перед окружающими

[seminarist.livejournal.com]

Когда бы Аверченко мог обидеть Шкловского? Вроде лично они никогда не пересекались (хотя кто его знает).

Люди, встречавшие в то время Аверченко (Ефим Зозуля, Лидия Лесная, Леонид Утесов), как будто особого высокомерия не отмечали, скорее, напротив.

"Шутка мецената" написана в 1924 году, т. е. много позже.

Хотя в принципе не исключено.

[balalajkin.livejournal.com]

Вообще-то Аверченко был настолько вежлив и приятен в личном общении, что вряд ли он мог кого-то всерьёз обидеть помимо чисто литературных обид.

[seminarist.livejournal.com]

Я тоже об этом подумал; а потом думаю - про эту его вежливость мы знаем только от близких к нему людей, сотрудников и проч. Конечно, он был вежлив с собственными авторами, с Утёсовым, у которого на гастролях жил в комнате - а как он с высоты своего редакторского кресла разговаривал бы с начинающим автором, с каким-нибудь вчерашним гимназистом, которого не собирался печатать? Вдруг двадцатилетний Шкловский притащил в "Н. С." какие-нибудь стихи или рассказ, а Аверченко его под горячую руку отбрил? Достаточно почитать выдержки из "Почтового ящика", чтобы понять, какое отношение культивировалось там к графоманам (настоящим или мнимым).

[balalajkin.livejournal.com]

Приходилось читать, что он был исключительно вежлив и деликатен даже с собственной прислугой, что вообще многое говорит о человеке.

[seminarist.livejournal.com]

С собственной прислугой он был более, чем вежлив. Из воспоминаний Зозули у меня сложилось ощущение, что эта горничная Надя была его любовницей.

[balalajkin.livejournal.com]

Ну вот, сейчас начнём распространять сплетни :)

[marss2.livejournal.com]

ну вот цЫтата из мемуаров Зозули
видно, что Аверченко был мизантропом.. и это скорее всего прорывалось в общении


== Аверченко был здоров, талантлив, удачлив, невероятно богат, но вот что он говорил однажды мне на Невском проспекте, в весенние сумерки, когда мы шли в редакцию на очередное совещание.

-- Знаете, Зозуля, -- говорил он, и тон его речи, обычно благодушный, доброжелательный, мягкий -- даже когда он зло и метко острил -- на этот раз звучал сиротливо, приглушенно, как у человека, высказывающего что-то очень задушевное, затаенное, самое дорогое. Я навсегда запомнил и его слова, и тон, каким они были сказаны. -- Знаете, я не хвастун (в этом никто и никак не мог бы заподозрить Аверченко, скромнейшего человека), но я много хорошего получил от жизни: хлебнул я и славы, знал и знаю женщин, товарищи относятся ко мне -- ну, вы видите как (к нему относились прекрасно), денег у меня более чем достаточно, могу позволить себе все что хочу...
Но, знаете, Зозуля, о чем я мечтаю, как о единственном высшем счастье? О, если б мне удалось это осуществить! Я был бы счастлив, если б мог построить большую яхту, какое-то судно для океанского плаванья, которое управлялось бы несколькими людьми, и чтобы я был один на этом судне, совершенно один... Верьте, годами не пристал бы к берегу... серьезно. =

[egovoru.livejournal.com]

В "Шутке мецената" я не вижу никакого высокомерия. А писатели - Шкловский больше, Шварц меньше - похоже, просто завидовали успеху "Сатирикона" и его редактора у читающей публики ;) Ведь речь в воспоминаниях явно идет именно о сатириконских временах, а не о послереволюционных.

[seminarist.livejournal.com]

Это какое-то очень простое объяснение. Оно нехорошо тем, что универсально. Почему, например, Аверченко ругал Ленина? Завидовал. Почему Ленин ругал Аверченко? От зависти.

[egovoru.livejournal.com]

Ну, причина, почему Аверченко ругал Ленина - еще более простая: тот закрыл его журнал ;)

[seminarist.livejournal.com]

Ну да: а Ленин закрыл журнал, потому что в этом журнале Аверченко его ругал.

[danvolodar.livejournal.com]

Да нет же, потому что завидовал.

[olelookoyeah.livejournal.com]

"Аверченко на портрете был одет в соломенную шляпу."

Так и вспомнилась известная песенка фривольного содержания You can leave your hat on.

[gasterea.livejournal.com]

Он для обоих - слишком капиталистический бизнес-персонаж, мне кажется ("надо сделать из этого талантливого человека дело"). Из сытых - а сытых левые всегда принципиально не любили.И Шварц, и Шкловский, что бы на практике ни происходило в СССР, были идеалисты и всей душой за революцию и уж Шварц точно жил ее идеями, да и Шкловский тоже. И дополнительно обидно, что талант - на стороне "врага".

[alon_68]

Мне как-то всегда казалось, что Шкловский тут попросту подлизнул советской власти, изобразив белоэмигранта и как личность подлецом.

[stierliz.livejournal.com]

Шкловский если и имел претензии к советской власти то не справа а слева. Многие этого не понимают.

[alon_68]

Это когда он был молодой и решительный. А цитата 70-ых годов, когда он уже давно на всё махнул рукой, кроме личного благополучия.

[stierliz.livejournal.com]

я то о тех временах когда претензии были

[http://users.livejournal.com/_moss/]

"О Маяковском" ужасно сволочная книга, сплошной донос и неуверенность в сохранности собственной шкуры. 1940, селяви.

[seminarist.livejournal.com]

А, так это написано в сороковом году.

[utnapishti.livejournal.com]

Не понимаю насчёт "одноглазого". Разве он потерял глаз не в самом конце жизни?

[seminarist.livejournal.com]

Насколько я понимаю, он этим глазом не видел из-за какой-то травмы, полученной еще в молодости (а другой глаз был сильно близорук, что объясняет, почему его не забрали на фронт).