seminarist | Нашел в старом посте сканы из "Сатирикона",

сделанные многоуважаемой

dorofeeva*, и решил извлечь оттуда фельетон Аверченко, пока не пропал. Насколько мне известно, больше он не перепечатывался - видно, оттого, что тема уж очень однодневная: приглашение депутатов Государственной Думы на чай к Столыпину и очередной крик Пуришкевича. Однако это винтажный Аверченко, в прекрасной форме. Политическая сатира "на случай" никогда не была его сильной стороной, и лучшие фельетоны получались у него именно тогда, когда он забывал о политике, а просто брал канву газетной новости, и вышивал по ней вольным гротеском. Такой фельетон, бывало, имел мало отношения к делу, но зато их до сих пор смешно читать.

Не пригласили

Лидер националистов Балашов взбежал по лестнице Государственной Думы, сбросил на руки швейцара пальто и сановито сказал:
- Повесь! Эх ты, неловкий медведь! Когда я был приглашен к Столыпину на чай, вот там был швейцар, так швейцар. «Где это вы, Петр Аркадьевич, - спрашиваю я Столыпина, - такого хорошего швейцара достали?» Ей Богу.

В дверях передней Балашов столкнулся с курьером.
- Что, братец... Никто меня по телефону не спрашивал?
- Никак нет. Никто.
- Да? Гм... Когда я был у Столыпина – на чай меня он приглашал – так там тоже был телефон. «А что, - спрашивал я, - никто меня не вызывал?» «Никак, - говорят, - нет. Не звонили».

Балашов сановито кивнул головой курьеру и пошел дальше.
По дороге ему попался думский пристав.
- Что, Хомяков уже здесь? – спросил Балашов.
- Еще не приезжали.
- Ага! Так, так... Когда я был на чае у Столыпина, - слыхали может, - премьер такой? – Так там тоже Хомяков был.

Пристав побежал дальше, а Балашов увидел бредущего в буфет депутата, поздоровался с ним и сказал:
- Погодка то ныные, а? Вот почти точно такая же погода была в тот день, когда я был приглашен на чай к Столыпину. Только тогда был снег и ветер, а теперь тепло. «Пожалуйте, - говорит, - запросто на чашку чаишки!» Хе-хе.
***
Во время перерыва Балашов встретился в кулуарах с Пуришкевичем.
- Здравствуй, Бессарабия, - весело сказал он. – Как поживаешь?
- Ничего. Разные штукенции наяриваю. Ты как?
- Неважно. Все эти чаи с сухарями страшно утомляют. Вот у Столыпина был на чае. «Увольте, - говорю, - Петр Аркадьич». «И-и, - говорит, - и думать не могите отказываться. И слушать ничего не хочу!» Такой славный! Непосредственный.

Пуришкевич побледнел, сделал равнодушное лицо и сказал:
- Подумаешь! Чаи какие-то выдумали. Эка, невидаль.
- Ну, не скажи, - солидно возразил Балашов. – Это очень важная вещь. А ты почему не был?
- Да так что-то. Нездоровилось, что ли... Уж и не помню даже.
- А тебя приглашали?
- Право, не знаю, - с искусственным равнодушием пожал плечами Пуришкевич. – Я даже еще не просматривал почты. За целую неделю накопилось. Может, и было там приглашение!...
- Нет, тебя не приглашали, я знаю. Я нарочно справлялся у Столыпина.
- Да? Вероятно, знали, что не пойду.
Он придержал рукой трясущуюся нижнюю губу и, проглотив горькую слюну, сказал:
- Да и что такое – чай? Большая редкость! У меня дома по четыре раза на день самовар ставят. Как захочешь – сейчас же и крикнешь: «Агафья! Дай чайку!» Захочу с вареньем пью, захочу с бубликами.

Деликатный Балашов постарался переменить разговор.
- Будешь сегодня с трибуны говорить?
- Вероятно. Закручу им что-нибудь.
Он помолчал. Потом, постучав правой ногой об пол, принял скучающий вид и небрежно спросил:
- С печеньем?
- Что такое?
- Чай, говорю, с печеньем пили?
- Да, было и печенье.
- Подумаешь, какое чудо – печенье... Я вчера четыре фунта купил! Удивляюсь тем чудакам, которые на какие-то чаи ходят.
- Читал насчет Японии? – спросил Балашов.
- Нет, еще не просматривал газет. Я думаю, чай-то у него такой же, как и у нас, а? Ведь не выписывает же он его откуда-нибудь из Нидерландов?
- Что?.. Нет, чай прекрасный. Потом вино было, коньяк.
Пуришкевич презрительно скривил лицо.
- Подумаешь, коньяк! Господи! Выдумают же люди.
Весь он трясся мелкой дрожью. Лысина покрылась холодной испариной. Он пожал плечами и отошел от Балашова, бормоча про себя:
- Чай... ха-ха! Он бы еще на лимонад какой-нибудь пригласил. Ха-ха! Ноги моей у него не будет!
***
При входе в зал заседаний на него наткнулся граф Бобринский.
- А! Геморроидальная шишка! Здравствуй. А мы на чае у Столыпина были. Ты чего не был?! Многих членов думы пригласили.
- У меня голова болела.
- Врешь, врешь! – захохотал Бобринский. – Наверное, не пригласили. Признавайся!
На глазах Пуришкевича выдавились две мутные слезинки и в углах рта показалась пена. Он оттолкнул графа Бобринского, выбежал в зал заседаний, вскочил на трибуну...
И вот тогда-то он бросил в лицо Думы свое знаменитое, повлекшее за собою исключение на пять заседаний:
- Хам!!!

Медуза Горгона
*http://dorofeeva.livejournal.com/10163.html