![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
seminaristЛидия Лесная (1889 - 1972) - поэтесса, сотрудница "Нового сатирикона".
Из письма Нине Николаевне Грин (вдове Александра Грина), 1960:
Никого из «сатириконцев» сейчас в Л<енингра>де нет, а если бы и были, вряд ли они могли бы рассказать об Александре Степановиче. При его замкнутом характере, молчаливом и нелюдимом, он почти ни с кем не входил в общение, кроме Аверченко, с которым он часто и даже душевно беседовал. Вспомнились мне два небольших эпизода, о которых расскажу. В этот день у Аверченко не было приемных часов, он зашел случайно. Я работала над правкой материала - делала корректуру, а Аверченко сидел у окна в своем «вольтеровском» кресле и о чем-то оживленно говорил с Грином, тоже случайно оказавшимся в редакционной. Он сидел в своем узюм пальто с поднятым воротником, как обычно, и тихо, серьезно о чем-то говорил. Потом он попрощался и ушел.--
Аверченко подошел ко мне и, вынув из кармана крохотную свою записную книжечку, в которой у него были вписаны бисерным почерком темы фельетонов, рисунков, мыслей для «Почтового ящика», и заглянув туда, сказал:
- Замечательно. Знаете, в каждом из нас есть оригинальные черточки - у Горянского свое, у Агнивцева много всякого такого, у Вас, у меня, но если сложить все эти штришки вместе, - получится Грин. Я говорил с ним и записывал его словечки. И так вдохновился, что стихотворение написал! - Вы? Стихотворение?! — Да! Акростих! И он громко и неудержимо расхохотался, пенсне свалилось, он поймал его на лету. Вот послушайте: «Горят рубины и ниеры».
- Я слушаю. Дальше.
- Дальше нет, это все. Напишите столбиком. Я написала: Горят Рубины И Ниеры.
- Что получилось? - продолжая смеяться, спросил он.
- Если это акростих — получается «Грин». Но что такое «ниеры»?
- Не знаю, спросите у него, когда придет. А слово мое!
Прошло несколько дней, и Александр Степанович пришел, принес материал. Я рассказала ему, что сказал о нем Аверченко, показала «стихотворение». Он прочитал и... улыбнулся. Грин улыбнулся! Необыкновенный случай!
- Но что такое «ниеры»? Его лицо стало серьезным и он ответил спокойно и уверенно: "Вполне понятно". Все сидевшие у стола рассмеялись.
- Мы ломаем голову над этими ниерами, а Вам - «вполне понятно»!
- Конечно, это лучше, чем рубины.
И он ушел. С этого дня «ниеры» получили у нас право гражданства и стали ходовым словом.
- Аркадий Тимофеевич, - говорила я, - был Грин, принес ниеры.
- Отправьте в набор.
О словотворчестве Хлебникова Аркадий Тимофеевич тоже говорил, что это «ниеры». — Может быть, Грин понимает, что это, а я не понимаю. Другой эпизод был трагический. Александр Степанович опять пришел в неприемный день.
- Аркадия Тимофеевича нет?
- Нет. Не знаю, будет ли он сегодня. Отчего Вы такой бледный? Вы больны?
- Нет. Голова трещит. Прощайте.
- До свиданья. Он ушел.
Часа через два появился Аверченко. Он торопливо вынул из кармана рукопись, сказал: «Отправьте в типографию», и собрался, было, уйти, как в комнату вошел бухгалтер.
- Аркадий Тимофеевич, был Грин. Он взял на складе пачку книг, потом пришел в бухгалтерию и сказал: «Вот я взял, мне надо, здесь на 27 рублей», повернулся и ушел.
- Что ж, - сказал Аверченко, - взял, значит ему надо. Спишите. И когда бухгалтер ушел, он тихо добавил, обращаясь ко мне:
- Надо как-нибудь вытащить его из этого заколдованного круга. Он только еще разворачивается. Интересный человек. Сегодня пообедает, а завтра?.. Если он придет, скажите: пусть зайдет в бухгалтерию, ему дадут аванс.
А вот ее статья "Александр Грин в "Новом Сатириконе" для сборника "А. Г. в воспоминаниях современников".: Там об Аверченко не меньше, чем о Грине.
Из письма Нине Николаевне Грин (вдове Александра Грина), 1960:
Никого из «сатириконцев» сейчас в Л<енингра>де нет, а если бы и были, вряд ли они могли бы рассказать об Александре Степановиче. При его замкнутом характере, молчаливом и нелюдимом, он почти ни с кем не входил в общение, кроме Аверченко, с которым он часто и даже душевно беседовал. Вспомнились мне два небольших эпизода, о которых расскажу. В этот день у Аверченко не было приемных часов, он зашел случайно. Я работала над правкой материала - делала корректуру, а Аверченко сидел у окна в своем «вольтеровском» кресле и о чем-то оживленно говорил с Грином, тоже случайно оказавшимся в редакционной. Он сидел в своем узюм пальто с поднятым воротником, как обычно, и тихо, серьезно о чем-то говорил. Потом он попрощался и ушел.--
Аверченко подошел ко мне и, вынув из кармана крохотную свою записную книжечку, в которой у него были вписаны бисерным почерком темы фельетонов, рисунков, мыслей для «Почтового ящика», и заглянув туда, сказал:
- Замечательно. Знаете, в каждом из нас есть оригинальные черточки - у Горянского свое, у Агнивцева много всякого такого, у Вас, у меня, но если сложить все эти штришки вместе, - получится Грин. Я говорил с ним и записывал его словечки. И так вдохновился, что стихотворение написал! - Вы? Стихотворение?! — Да! Акростих! И он громко и неудержимо расхохотался, пенсне свалилось, он поймал его на лету. Вот послушайте: «Горят рубины и ниеры».
- Я слушаю. Дальше.
- Дальше нет, это все. Напишите столбиком. Я написала: Горят Рубины И Ниеры.
- Что получилось? - продолжая смеяться, спросил он.
- Если это акростих — получается «Грин». Но что такое «ниеры»?
- Не знаю, спросите у него, когда придет. А слово мое!
Прошло несколько дней, и Александр Степанович пришел, принес материал. Я рассказала ему, что сказал о нем Аверченко, показала «стихотворение». Он прочитал и... улыбнулся. Грин улыбнулся! Необыкновенный случай!
- Но что такое «ниеры»? Его лицо стало серьезным и он ответил спокойно и уверенно: "Вполне понятно". Все сидевшие у стола рассмеялись.
- Мы ломаем голову над этими ниерами, а Вам - «вполне понятно»!
- Конечно, это лучше, чем рубины.
И он ушел. С этого дня «ниеры» получили у нас право гражданства и стали ходовым словом.
- Аркадий Тимофеевич, - говорила я, - был Грин, принес ниеры.
- Отправьте в набор.
О словотворчестве Хлебникова Аркадий Тимофеевич тоже говорил, что это «ниеры». — Может быть, Грин понимает, что это, а я не понимаю. Другой эпизод был трагический. Александр Степанович опять пришел в неприемный день.
- Аркадия Тимофеевича нет?
- Нет. Не знаю, будет ли он сегодня. Отчего Вы такой бледный? Вы больны?
- Нет. Голова трещит. Прощайте.
- До свиданья. Он ушел.
Часа через два появился Аверченко. Он торопливо вынул из кармана рукопись, сказал: «Отправьте в типографию», и собрался, было, уйти, как в комнату вошел бухгалтер.
- Аркадий Тимофеевич, был Грин. Он взял на складе пачку книг, потом пришел в бухгалтерию и сказал: «Вот я взял, мне надо, здесь на 27 рублей», повернулся и ушел.
- Что ж, - сказал Аверченко, - взял, значит ему надо. Спишите. И когда бухгалтер ушел, он тихо добавил, обращаясь ко мне:
- Надо как-нибудь вытащить его из этого заколдованного круга. Он только еще разворачивается. Интересный человек. Сегодня пообедает, а завтра?.. Если он придет, скажите: пусть зайдет в бухгалтерию, ему дадут аванс.
А вот ее статья "Александр Грин в "Новом Сатириконе" для сборника "А. Г. в воспоминаниях современников".: Там об Аверченко не меньше, чем о Грине.
