He that assumes the character of a critick, and justifies his claim by perpetual censure, imagines that he is hurting none but the author, and him he considers as a pestilent animal, whom every other being has a right to persecute; little does he think how many harmless men he involves in his own guilt, by teaching them to be noxious without malignity, and to repeat objections which they do not understand; or how many honest minds he debars from pleasure, by exciting an artificial fastidiousness, and making them too wise to concur with their own sensations. He who is taught by a critick to dislike that which pleased him in his natural state, has the same reason to complain of his instructor, as the madman to rail at his doctor, who, when he thought himself master of Peru, physicked him to poverty."

Sam. Johnson, The Idler, 3

В 1762 году незнакомая дама обратилась к Самуэлю Джонсону с просьбой: попросить архиепископа Кентерберийского (с которым Джонсон тоже не был знаком) устроить её сына в университет.

Сохранился ответ Джонсона.

“MADAM,

“I HOPE you will believe that my delay in answering your letter could proceed only from my unwillingness to destroy any hope that you had formed. Hope is itself a species of happiness, and, perhaps, the chief happiness which this world affords: but, like all other pleasures immoderately enjoyed, the excesses of hope must be expiated by pain; and expectations improperly indulged, must end in disappointment. If it be asked, what is the improper expectation which it is dangerous to indulge, experience will quickly answer, that it is such expectation as is dictated not by reason, but by desire; expectation raised, not by the common occurrences of life, but by the wants of the expectant; an expectation that requires the common course of things to be changed, and the general rules of action to be broken.

“When you made your request to me, you should have considered, Madam, what you were asking. You ask me to solicit a great man, to whom I never spoke, for a young person whom I have never seen, upon a supposition which I had no means of knowing to be true. There is no reason why, amongst all the great, I should chuse to supplicate the Archbishop, nor why, among all the possible objects of his bounty, the Archbishop should chuse your son. I know, Madam, how unwillingly conviction is admitted, when interest opposes it; but surely, Madam, you must allow, that there is no reason why that should be done by me, which every other man may do with equal reason, and which, indeed, no man can do properly, without some very particular relation both to the Archbishop and to you. If I could help you in this exigence by any proper means, it would give me pleasure: but this proposal is so very remote from usual methods, that I cannot comply with it, but at the risk of such answer and suspicions as I believe you do not wish me to undergo.

“I have seen your son this morning; he seems a pretty youth, and will, perhaps, find some better friend than I can procure him; but though he should at last miss the University, he may still be wise, useful, and happy.

“I am, Madam,
“Your most humble servant,
“SAM. JOHNSON.”
“June 8, 1762.”

Босуэлл писал "Жизнь Самуэля Джонсона", считая своим долгом сохранить подробности жизни великого человека, с которым ему посчастливилось дружить. Вероятно, не без надежды погреться у чужой славы: после смерти Джонсона почти все друзья и знакомые засели за мемуары. Теперь, через двести лет с лишним лет, Джонсона помнят в основном благодаря Босуэллу. То есть, конечно, все отдают себе отчет, какую роль он сыграл в истории английской литературы. Но я подозреваю, что если бы не обаяние книги Босуэлла, Джонсон стал бы еще одним из забытых великих писателей.

Джонсон особенно славился своими жизнеописаниями. Босуэлл как писатель не славился вовсе. Однако если бы не Босуэлл написал биографию Джонсона, а Джонсон - Босуэлла, боюсь, что забыли бы обоих.

У К. С. Льюиса где-то есть мысль, что в мировой литературе есть три невероятно убедительных, живых портрета: платоновский Сократ; евангельский Христос; и Джонсон Босуэлла.

Слушаю "Жизнь Самуэля Джонсона" в дивном исполнении Бернарда Мэйса. Вот с таким голосом я всегда Джонсона и представлял. Славная, умиротворяющая, длинная книга: 43 часа мне хватит надолго. Стал разговаривать на работе сложноподчиненными предложениями.

Доктор Додд был ученый священник, знаменитый в свете проповедник и писатель; в 1763 году его сделали даже придворным капелланом. Но непомерная любовь к роскоши, светские знакомства и финансовые спекуляции довели его до угрозы разорения и долговой тюрьмы. В 1777 году он подделал вексель на 4 200 фунтов на имя лорда Честерфильда, у которого когда-то был учителем. Видимо, он расчитывал, что если подлог и раскроется, богатый и могущественный лорд пожалеет своего прежнего наставника и замнет дело. Однако подлог раскрылся, а Честерфильд и не подумал никого жалеть. Додда приговорили к повешению (подделка финансовых документов, как и изготовление фальшивой монеты, каралась смертью).

Многочисленные светские знакомые Додда его не покинули. Было устроено целое движение за то, чтобы смертную казнь заменить для него пожизненной ссылкой в колонии. Графиня Харрингтон обратилась за помощью к Джонсону, знаменитому писателю и ученому. Джонсон почти не был знаком с Доддом и отнесся к его махинациям очень скверно, но счел своим долгом помочь ученому собрату. Он мог написать в защиту Додда памфлет, речь или стихотворение - при его славе это уже было бы очень много. Он сделал больше: он стал писать за Додда. Он написал его последнее слово на суде. Он написал для него проповедь, которую Додд прочел перед другими заключенными в часовне Ньюгетской тюрьмы. (Понятно, что всё это тут же было опубликовано). После приговора Джонсон написал его прошение о помиловании к королю Георгу и письмо от жены доктора Додда к королеве, письма от его имени к лорду канцлеру Батхерсту и судье лорду Мансфильду и петицию к королю о помиловании от лондонских горожан, которую подписали 37 тысяч человек; кроме этого несколько статей в газетах.

Конечно, Джонсон в то время не выдавал своего участия в деле. Когда при нем кто-то усомнился, чтобы доктор Додд мог написать такую хорошую проповедь, Джонсон возразил: Будьте уверены, сэр, когда человек знает, что его через две недели повесят, это удивительно сосредоточивает ум.

Однако король Додда не помиловал и 27 июня 1777 года его повесили в Тайбурне. Перед смертью он написал Джонсону письмо с благодарностью за поддержку. Джонсон ответил:
"TO THE REVEREND DR. DODD.
"DEAR SIR,

"THAT which is appointed to all men is now coming upon you. Outward circumstances, the eyes and the thoughts of men, are below the notice of an immortal being about to stand the trial for eternity, before the Supreme Judge of heaven and earth. Be comforted: your crime, morally or religiously considered, has no very deep dye of turpitude. It corrupted no man's principles; it attacked no man's life. It involves only a temporary and reparable injury. Of this, and of all other sins, you are earnestly to repent; and may GOD, who knoweth our frailty, and desireth not our death, accept your repentance, for the sake of his Son JESUS CHRIST, our Lord.

"In requital of those well intended offices which you are pleased so emphatically to acknowledge, let me beg that you make in your devotions one petition for my eternal welfare. I am; dear Sir,

"Your most affectionate servant,
"SAM. JOHNSON."

"June 26, 1777."

Самуэль Джонсон об Аддисоне, Стиле и их журналах "Татлер" и "Спектейтор":( Read more... )

Вот такая именно роль была призванием Аверченко и "Сатирикона". Если бы не революция, их, может быть, вспоминали бы сейчас в ряду великих просветителей русского общества.

(еще из "Жизнеописаний английских поэтов" Самуэля Джонсона, про несчастного Эдмунда Смита)

The simile, by which an old man, retaining the fire of his youth, is compared to Aetna flaming through the snow, which Smith has used with great pomp, is stolen from Cowley, however little worth the labour of conveyance.

и вот драма приближается к развязке. Смит, чья предыдущая трагедия понравилась критикам, но оставила равнодушной публику, выбирает на этот раз сюжет из английской, и при том недавней, истории: леди Джейн Грей.

...That he might pursue his work with less frequent avocations, he was, in June 1710, invited, by Mr. George Ducket to his house, at Gartham, in Wiltshire. Here he found such opportunities of indulgence as did not much forward his studies, and particularly some strong ale, too delicious to be resisted. He ate and drank till he found himself plethorick; and then, resolving to ease himself by evacuation, he wrote to an apothecary in the neighbourhood a prescription of a purge so forcible, that the apothecary thought it his duty to delay it, till he had given notice of its danger. Smith, not pleased with the contradiction of a shopman, and boastful of his own knowledge, treated the notice with rude contempt, and swallowed his own medicine, which, in July, 1710, brought him to the grave. He was buried at Gartham.

из примечаний к джонсоновой "Жизни Драйдена"

Footnote 112: Dr. John Reynolds, who lived temp. Jac. I, was at first a zealous papist, and his brother William as earnest a protestant; but by mutual disputation each converted the other.

Примечание 112: Доктор (богословия - S.) Джон Рейнольдс, живший во времена Иакова I, был вначале ревностным папистом, а брат его Вильям - столь же убежденным протестантом; но путем диспута каждый из них обратил другого.

Samuel Johnson, 'Lives of the English Poets'

Изящно тогда выражались литературные критики. Хотел начать цитировать, но быстро понял, что у Джонсона приходится по два-три bon mot на страницу.

Процитирую хотя бы Драйдена, про быдло.

These gross, half-animated lumps I leave,
Nor can I think what thoughts they can conceive;
But, if they think at all, 'tis sure no higher
Than matter, put in motion, may aspire.

(Кажется, в семнадцатом веке еще никто не говорил, что мышление - форма движения материи)

Это из стихотворения "Лань и Пантера", о котором Джонсон говорит: The hind, at one time, is afraid to drink at the common brook, because she may be worried; but, walking home with the panther, talks by the way of the Nicene fathers, and at last declares itself to be the catholick church.

Драйдена Джонсон считал не шутя великим поэтом; но нелепость, а в особенности патетическую нелепость, он пропустить не мог.

То ли Джонсон, то ли поэты семнадцатого века были одержимы сравнениями и уподоблениями. Им уделяли столько внимания, словно главное ремесло поэта - сравнить свой предмет с чем-нибудь несходным. Джонсон расставляет сравнениям оценки: вот здесь красиво, здесь неожиданно, здесь ни с чем несообразно, тут высокий предмет сравнивают с низким и получается гадость, там автор выискал такую аналогию, которую не поймешь, не читая Плиния старшего, тут - сравнение требует от читателя знакомства с навигацией, а зачем?

Ладно, поцитирую еще немного из биографии Драйдена: ( Read more... )

Мы читаем сейчас Бозвелла, не читав Джонсона, просто потому, что это интересная книга. Она была бы интересной, даже если бы Бозвелл Джонсона выдумал. Так вот, "Жизнеописания английских поэтов", по большей части позабытых, тоже можно было бы с удовольствием и пользой читать, если бы Джонсон всех их выдумал.

"Я и полгинеи не дам, чтобы жить при той или иной форме правления: она никак не влияет на счастье отдельной личности."

"Если государь чрезмерно угнетает свой народ, народ восстанет и отрубит ему голову. В природе человека заложено средство против тирании, которое защитит нас при любой форме правления".

Самуэль Джонсон, по Бозвеллу, 1772, март.

Нет, надо же так разбаловаться. Форма правления у него на счастье отдельной личности не влияет. А ведь один из разумнейших людей своего времени.